Прости своего врага и запомни его лицо.
Где-то на сотом черновике я понял, что так жить нельзя.
Про ГДР: завтрак, стирка, полиглотствоОн не так безнадежно глуп, как считают другие. Пруссия прекрасно осознает свое место в этом доме - пленник, неудачник, у которого хватило наглости ввязаться в проигрышную войну, половая тряпка, мальчик для битья, и если России хочется поиграть в благодетеля, пусть идет к кому-нибудь другому.
Иван встает, берет его за локоть и подводит к стулу.
- Садись.
Гилберт садится и угрюмо смотрит на салфетку с черной коркой хлеба, по возможности игнорируя запах густого супа - рыбные консервы, картошка, капуста, наверняка есть крупа и поджарка из моркови и лука. Он старается не ерзать и не дышать - хоть один голодный вздох, и... что?
- Почему не ешь?
"Потому что не хочу. Потому что не знаю, что ты можешь подсыпать в еду".
- Потому что не положено, - Пруссия кидает на Брагинского взгляд исподлобья. Иван секунду смотрит пустыми глазами, потом берет ложку и начинает есть свой суп. Он очень горячий, поэтому Россия заглатывает бульон по каплям, хлюпая и закусывая хлебом. Гилберт шумно отодвигает стул.
- Я разрешал тебе вставать из-за стола? - светски спрашивает Брагинский, выуживая из тарелки тонкую пластинку картошки.
- Нет и плевать, - после секундного промедления отвечает Гилберт и порывается выйти из кухни, но голос России его останавливает:
- Ты долго не протянешь, если будешь питаться как раньше.
- Интересно, с чего это я раньше так плохо питался, - шипит Пруссия. Россия не обращает внимания:
- Не в моих интересах терять союзную республику, так что вернулся и съел все сейчас же. Нравится чувствовать себя подчиненным? Так это приказ.
Пруссия садится на место, тянет тарелку к себе, нарочито медленно крошит в нее хлеб и размешивает суп, потом сует ложку в рот.
Он готов расплакаться, потому что нет в мире ничего вкуснее этого переперченного варева с жесткой картошкой и грязной крупой, но только резко выдыхает и проглатывает следующую ложку. Краешком сознания Гилберт понимает, что Брагинский смотрит на него - весело? с интересом? поганая сволочь, но это настолько неважно, что он начинает с бешеной скоростью жрать, чавкая и каплями орошая скатерть.
Он сидит на краю ванны, упираясь босыми ступнями в перевернутый пластиковый таз. Одежды на Гилберте всего ничего: полукомбинезон со спущенными лямками и трусы под ним - гофрированный край высовывается из-под ремня. Кожа на его животе сложилась в две тонкие складки. В отличие от Людвига, Гилберт не был счастливым обладателем кубиков пресса и ничего по этому поводу не чувствовал - свое тело он считал божественным по определению, правда, отъесться бы не мешало, чтобы все видели, какой он богатый сколь многое может себе позволить.
Иван прикрывает за собой дверь, секунды две стоит на пороге, потом садится на закрытый унитаз и раскидывает вокруг шмотки: шарф - на пол, майку-алкоголичку - в жестяной таз для грязного белья.
- Давно пора постирать, - поясняет он, и что-то в его голосе заставляет думать, что Брагинский просит прощения.
Гилберт, напрягая брюшные мышцы, медленно отклоняется назад, легонько стукается затылком о кафельную стену и говорит:
- Да насрать, - немного молчит и продолжает: - А шарф не пора?
- Он от стирки сядет.
- В нем метров десять длины, так что невелика беда.
Из-под полуопущенных век Байльшмидт наблюдает тело Ивана - скошенный затылок, широкие плечи, ровное туловище, бицепсы, формой напоминающие батон молочной колбасы, широкие запястья, толстые бедра, утянутые в штаны от старого выходного костюма, на лодыжках грязные пятна и отливающие золотом в свете лампочки Ильича волоски.
Иван фыркает.
- Все равно жалко.
- Жлобье меркантильное.
- Уж чья бы корова мычала.
Гилберт пинает таз и ничего не отвечает. Некоторое время они - Байльшмидт, Брагинский, два таза - проводят в почти полной тишине, нарушаемой лишь монотонным гудением стиральной машины. В других комнатах наступает ночь, а здесь свет ровный и несравнимый с темнотой за окном ввиду отсутствия последнего. Иван закрывает глаза: в его голове гул то громче, то тише. Гилберт стучит огрызками ногтей по ванне. Машина затихает.
Гилберт выбирает точку в пространстве и устремляет взгляд прямо на нее, одновременно уходя в себя. От мыслей неясного содержания его отвлекает Брагинский: кажется, тот все-таки нашел возможность оторваться от книги и некоторое время смотрел на него.
- Не скучай. Возьми что-нибудь почитать в шкафу.
Гилберт сует в рот еще ложку каши, туда же закидывает пару горько пахнущих и соленых на вкус ржаных сухариков и идет в комнату. В углу комнаты стоит шкаф: за стеклянными дверцами одиноко белеют тарелки, несколько бело-синих фигурок, расставленных в сценку (девушка в шубе улыбается курочке, курочка с испугом смотрит на огромную рыбу-сахарницу, которой никогда не пользуются, отдавая предпочтение отмытым и вытертым насухо банкам из-под меда), и только нижняя полка забита книгами, однако Гилберт не пытается вытянуть хоть одну из тесного ряда. Он лениво кричит на кухню:
- Да я половины ваших букв не знаю. Дал бы фотоальбом, что ли, журнал там с репродукциями. Один же хрен не запомню этих художников, зато картинки посмотрю.
Иван проглотил кашу так, что даже в комнате было слышно громкое "глык" горлом, и крикнул в ответ:
- Ты нижнюю дверцу открой.
Гилберт открывает и забывает выдохнуть.
За маленькой, непрозрачной дверцей слежались в пыли книги на французском, английском, немецком языках. Гилберт на автомате выбирает Шиллера и Ремарка, причем Ремарка там почти на собрание сочинений, несет книги на кухню и говорит:
- Ты знаешь французский? А, да, конечно, ты знаешь французский. С немецким все ясно. Английский-то с каких пор?
- С давних пор гражданской войны США. Нет для британского уха ничего ужасней смеси русского и американского акцентов.
АУ про концерт в музыкальной школеАплодировали стоя. Людвиг, защищая букет зверством рожи, попытался пробиться через толпу, но Гилберт молниеносно выхватил цветы и проскользнул под камерами и руками восторженных мамашек прямо к сцене, с которой никак не мог уйти пианист: ему дарили хризантемы, розы, астры, вино, коробки конфет, корзины фруктов, так что в конце концов несчастный скрылся за охапкой подарков. Гилберт жахнул его по плечу, сунул букет в сгиб локтя и спросил:
- Слышь, мы с тобой не встречались раньше?
На секунду пианист стал совсем похож на человека, даже начал тянуть бессмысленное "э-э", но потом собрался, многозначительно хмыкнул - пожать плечами у него все равно бы не получилось - и удалился. За ним побежал младший Варгас, размахивая альбомом и причитая, что он дико извиняется за причиненное беспокойство, но "вы так дивно играете, разрешите преподнести вам этот скромный подарок, ничего серьезного, конечно, если бы я знал...", а Гилберт все никак не мог выйти из оцепенения. Но когда на сцену высыпали скрипачки в одинаковых платьях и чуть не визжащий от восторга Феличиано с кривоватым автографом на огрызке акварельной бумаги, Гилберт сказал: "Ебена мать, что за манеры у этого мудака," - и позволил утянуть себя обратно в зал.
Одна строчка обоснуя для пейринга Гилберт/РодерихВдвоем они составляли тошнотворную гармонию: бесящийся с жиру пай-мальчик и расхристанный клоун с мерзким смехом.
АУ про тайные знаки мафииОн извивается, ругаясь и накликая на себя злость и без того нервных полисменов: они крепко сжимают его руки чуть выше локтя, и все внимание Антонио обращено на боль в плечах, пока что-то не отвлекает его. Сквозь толпу продирается его мальчик, помогая себе локтями и бранью. Романо уворачивается от полиции, обхватывает лицо Антонио ладонями и прижимается плотно закрытыми губами к его губам. На секунду наступает абсолютная тишина, но стоит Испании наклонить голову и силой протолкнуть язык в рот Романо, как весь мир возвращается к жизни: полицейские затягивают его в машину, щелкают вспышки, Романо отирает рот и сплевывает на землю. Антонио пытается ободряюще улыбнуться в знак того, что приказ понял и в честь такого события решил немного пошутить, но ему самому сейчас нужна поддержка, потому что Варгас коротко кивает, надвигает шляпу на глаза и растворяется в толпе.
Про песикаЧерез полторы недели Романо перестает называть Буча куском дерьма и переходит на "скотину". Наверно, он считает, что это уменьшительно-ласкательное обращение для всех живых существ, кроме него самого, по крайней мере, Антонио хочется так думать. В словах "что, скотина, небось жрать хочешь?" нет ни капли раздражения, и это очень-очень хороший знак - малыш наконец учится общаться, однако нерациональная (и наиболее развитая) часть сознания Антонио ревнует и обижается, ведь его самого до сих пор кличут исключительно кретином. Не то чтоб Испания был семи пядей во лбу, не то чтоб его беспокоило, что кто-то там умнее, просто в коротком "кретин!" столько злобы, сколько он точно не заслужил. Конечно, у него накопилось порядочно грехов за долгую многотрудную жизнь, но с Италией он всегда старался делать как лучше, а Романо умный мальчик и должен это понимать.
Про братьев Стаббингтонов, условно Рекса и МаксаОни встречаются месяц спустя, причем дело происходит в придорожной таверне, набитой до отказа, и совершенно непонятно, как получается, что Макс отрывается от супа и одновременно с этим Рекс бросает взгляд вперед и направо. Он стоит секунду, потом идет к столу, не особо старательно лавируя между другими посетителями. Свет бьет Рексу в спину, потом его затеняет какой-то жиртрест, и до Макса доходит, что именно не так, только когда брат садится напротив. Рекс горбится, кладет руки на стол, потом резко выпрямляется и снимает повязку. Вместо левого глаза у него - короткий шрам в кровяной коросте. Макс выплевывает тонкую рыбью кость и говорит:
- Это кто тебя так смачно?
Рекс странно двигает челюстью, прилаживает повязку на место и молчит.
"Раньше бы не молчал, - думает Макс с ощущением, отдаленно напоминающим тревогу. - А и черт с ним".
- Ты как насчет?.. - Рекс фыркает и улыбается. Макс отлавливает в толчее локоть золотушной подавальщицы и говорит, что хорошо бы ей побыстрее принести еще супу, выпить и закусить.
Стихи про носокТихо лежит носок на столе.
Носок полосатый, носок грязноватый,
Носок отвратный лежит на столе.
Перед столом сижу я, и в руках
У меня спица, и ей ковыряю я
Глаз свой незрячий диоприй на пять,
Ведь мама и папа давно ушли спать,
И ноне свободен я ослепиться
Красой незабвенной кончика спицы,
Воткнутой прямо в мой глаз.
Вытечет ли из глазницы яишенкой,
Или же хлынет густая кровь?
Я не узнаю, ведь от шока станет
Зрячее глаза моя незаметная бровь.
Я буду плакать, кричать и молиться,
А бровь будет стойко смотреть внутрь меня.
Не повезло ей с сестрой народиться
При роже моей, щекастой, прыщавой,
Полной следов от улыбок в истериках,
Улыбок бездумных, улыбок зубастых,
Улыбках уродливых и даже опасных
Для всех, кого разжуют по возможности
Мои кариозные желтые зубы.
О, как ладно они вгрызались бы в трупы,
Как славно в щелях застревали бы жилы,
Как складно вопили те, что были б живы
При мне, голодном и сытом, и пьяном,
И радостном, поганом, и мерзком,
И пошлом, и гадостном.
Но лучше всего начать будет с малого,
И вот поднимаю я руку усталую
Со спицею в пальцах зажатою к глазу,
Конечно, снимаю очки, дышу две секунды и резко, и сразу
Вонзаю чрез яблоко спицу прямо в мозги!
Но есть ли они? И какие они?
Быть может, серые, скучные,
Такие тупые и прямодушные?
Быть может, такие склизкие, желтые, гнойные,
И памяти тех, что битою будет их вышибать, недостойные?
Быть может, нейтроны порхают,
Черепную коробку задевая
Неосторожным крылом или усиком,
Суставчатой лапкой? О, придите же те,
Кто при битах, разбейте, размажьте мой череп
По стенке, крошите мой труп в кровавую кашу,
Но только когда я приду к вам во сне,
Вы не бойтесь, вы просто скажите,
Что все-таки вылезло из моей головы:
То ли желе, то ли суфле, то ли орда тараканов проворная,
То ли серая жижа, а то ли блевота.
Про ГДР: завтрак, стирка, полиглотствоОн не так безнадежно глуп, как считают другие. Пруссия прекрасно осознает свое место в этом доме - пленник, неудачник, у которого хватило наглости ввязаться в проигрышную войну, половая тряпка, мальчик для битья, и если России хочется поиграть в благодетеля, пусть идет к кому-нибудь другому.
Иван встает, берет его за локоть и подводит к стулу.
- Садись.
Гилберт садится и угрюмо смотрит на салфетку с черной коркой хлеба, по возможности игнорируя запах густого супа - рыбные консервы, картошка, капуста, наверняка есть крупа и поджарка из моркови и лука. Он старается не ерзать и не дышать - хоть один голодный вздох, и... что?
- Почему не ешь?
"Потому что не хочу. Потому что не знаю, что ты можешь подсыпать в еду".
- Потому что не положено, - Пруссия кидает на Брагинского взгляд исподлобья. Иван секунду смотрит пустыми глазами, потом берет ложку и начинает есть свой суп. Он очень горячий, поэтому Россия заглатывает бульон по каплям, хлюпая и закусывая хлебом. Гилберт шумно отодвигает стул.
- Я разрешал тебе вставать из-за стола? - светски спрашивает Брагинский, выуживая из тарелки тонкую пластинку картошки.
- Нет и плевать, - после секундного промедления отвечает Гилберт и порывается выйти из кухни, но голос России его останавливает:
- Ты долго не протянешь, если будешь питаться как раньше.
- Интересно, с чего это я раньше так плохо питался, - шипит Пруссия. Россия не обращает внимания:
- Не в моих интересах терять союзную республику, так что вернулся и съел все сейчас же. Нравится чувствовать себя подчиненным? Так это приказ.
Пруссия садится на место, тянет тарелку к себе, нарочито медленно крошит в нее хлеб и размешивает суп, потом сует ложку в рот.
Он готов расплакаться, потому что нет в мире ничего вкуснее этого переперченного варева с жесткой картошкой и грязной крупой, но только резко выдыхает и проглатывает следующую ложку. Краешком сознания Гилберт понимает, что Брагинский смотрит на него - весело? с интересом? поганая сволочь, но это настолько неважно, что он начинает с бешеной скоростью жрать, чавкая и каплями орошая скатерть.
Он сидит на краю ванны, упираясь босыми ступнями в перевернутый пластиковый таз. Одежды на Гилберте всего ничего: полукомбинезон со спущенными лямками и трусы под ним - гофрированный край высовывается из-под ремня. Кожа на его животе сложилась в две тонкие складки. В отличие от Людвига, Гилберт не был счастливым обладателем кубиков пресса и ничего по этому поводу не чувствовал - свое тело он считал божественным по определению, правда, отъесться бы не мешало, чтобы все видели, какой он богатый сколь многое может себе позволить.
Иван прикрывает за собой дверь, секунды две стоит на пороге, потом садится на закрытый унитаз и раскидывает вокруг шмотки: шарф - на пол, майку-алкоголичку - в жестяной таз для грязного белья.
- Давно пора постирать, - поясняет он, и что-то в его голосе заставляет думать, что Брагинский просит прощения.
Гилберт, напрягая брюшные мышцы, медленно отклоняется назад, легонько стукается затылком о кафельную стену и говорит:
- Да насрать, - немного молчит и продолжает: - А шарф не пора?
- Он от стирки сядет.
- В нем метров десять длины, так что невелика беда.
Из-под полуопущенных век Байльшмидт наблюдает тело Ивана - скошенный затылок, широкие плечи, ровное туловище, бицепсы, формой напоминающие батон молочной колбасы, широкие запястья, толстые бедра, утянутые в штаны от старого выходного костюма, на лодыжках грязные пятна и отливающие золотом в свете лампочки Ильича волоски.
Иван фыркает.
- Все равно жалко.
- Жлобье меркантильное.
- Уж чья бы корова мычала.
Гилберт пинает таз и ничего не отвечает. Некоторое время они - Байльшмидт, Брагинский, два таза - проводят в почти полной тишине, нарушаемой лишь монотонным гудением стиральной машины. В других комнатах наступает ночь, а здесь свет ровный и несравнимый с темнотой за окном ввиду отсутствия последнего. Иван закрывает глаза: в его голове гул то громче, то тише. Гилберт стучит огрызками ногтей по ванне. Машина затихает.
Гилберт выбирает точку в пространстве и устремляет взгляд прямо на нее, одновременно уходя в себя. От мыслей неясного содержания его отвлекает Брагинский: кажется, тот все-таки нашел возможность оторваться от книги и некоторое время смотрел на него.
- Не скучай. Возьми что-нибудь почитать в шкафу.
Гилберт сует в рот еще ложку каши, туда же закидывает пару горько пахнущих и соленых на вкус ржаных сухариков и идет в комнату. В углу комнаты стоит шкаф: за стеклянными дверцами одиноко белеют тарелки, несколько бело-синих фигурок, расставленных в сценку (девушка в шубе улыбается курочке, курочка с испугом смотрит на огромную рыбу-сахарницу, которой никогда не пользуются, отдавая предпочтение отмытым и вытертым насухо банкам из-под меда), и только нижняя полка забита книгами, однако Гилберт не пытается вытянуть хоть одну из тесного ряда. Он лениво кричит на кухню:
- Да я половины ваших букв не знаю. Дал бы фотоальбом, что ли, журнал там с репродукциями. Один же хрен не запомню этих художников, зато картинки посмотрю.
Иван проглотил кашу так, что даже в комнате было слышно громкое "глык" горлом, и крикнул в ответ:
- Ты нижнюю дверцу открой.
Гилберт открывает и забывает выдохнуть.
За маленькой, непрозрачной дверцей слежались в пыли книги на французском, английском, немецком языках. Гилберт на автомате выбирает Шиллера и Ремарка, причем Ремарка там почти на собрание сочинений, несет книги на кухню и говорит:
- Ты знаешь французский? А, да, конечно, ты знаешь французский. С немецким все ясно. Английский-то с каких пор?
- С давних пор гражданской войны США. Нет для британского уха ничего ужасней смеси русского и американского акцентов.
АУ про концерт в музыкальной школеАплодировали стоя. Людвиг, защищая букет зверством рожи, попытался пробиться через толпу, но Гилберт молниеносно выхватил цветы и проскользнул под камерами и руками восторженных мамашек прямо к сцене, с которой никак не мог уйти пианист: ему дарили хризантемы, розы, астры, вино, коробки конфет, корзины фруктов, так что в конце концов несчастный скрылся за охапкой подарков. Гилберт жахнул его по плечу, сунул букет в сгиб локтя и спросил:
- Слышь, мы с тобой не встречались раньше?
На секунду пианист стал совсем похож на человека, даже начал тянуть бессмысленное "э-э", но потом собрался, многозначительно хмыкнул - пожать плечами у него все равно бы не получилось - и удалился. За ним побежал младший Варгас, размахивая альбомом и причитая, что он дико извиняется за причиненное беспокойство, но "вы так дивно играете, разрешите преподнести вам этот скромный подарок, ничего серьезного, конечно, если бы я знал...", а Гилберт все никак не мог выйти из оцепенения. Но когда на сцену высыпали скрипачки в одинаковых платьях и чуть не визжащий от восторга Феличиано с кривоватым автографом на огрызке акварельной бумаги, Гилберт сказал: "Ебена мать, что за манеры у этого мудака," - и позволил утянуть себя обратно в зал.
Одна строчка обоснуя для пейринга Гилберт/РодерихВдвоем они составляли тошнотворную гармонию: бесящийся с жиру пай-мальчик и расхристанный клоун с мерзким смехом.
АУ про тайные знаки мафииОн извивается, ругаясь и накликая на себя злость и без того нервных полисменов: они крепко сжимают его руки чуть выше локтя, и все внимание Антонио обращено на боль в плечах, пока что-то не отвлекает его. Сквозь толпу продирается его мальчик, помогая себе локтями и бранью. Романо уворачивается от полиции, обхватывает лицо Антонио ладонями и прижимается плотно закрытыми губами к его губам. На секунду наступает абсолютная тишина, но стоит Испании наклонить голову и силой протолкнуть язык в рот Романо, как весь мир возвращается к жизни: полицейские затягивают его в машину, щелкают вспышки, Романо отирает рот и сплевывает на землю. Антонио пытается ободряюще улыбнуться в знак того, что приказ понял и в честь такого события решил немного пошутить, но ему самому сейчас нужна поддержка, потому что Варгас коротко кивает, надвигает шляпу на глаза и растворяется в толпе.
Про песикаЧерез полторы недели Романо перестает называть Буча куском дерьма и переходит на "скотину". Наверно, он считает, что это уменьшительно-ласкательное обращение для всех живых существ, кроме него самого, по крайней мере, Антонио хочется так думать. В словах "что, скотина, небось жрать хочешь?" нет ни капли раздражения, и это очень-очень хороший знак - малыш наконец учится общаться, однако нерациональная (и наиболее развитая) часть сознания Антонио ревнует и обижается, ведь его самого до сих пор кличут исключительно кретином. Не то чтоб Испания был семи пядей во лбу, не то чтоб его беспокоило, что кто-то там умнее, просто в коротком "кретин!" столько злобы, сколько он точно не заслужил. Конечно, у него накопилось порядочно грехов за долгую многотрудную жизнь, но с Италией он всегда старался делать как лучше, а Романо умный мальчик и должен это понимать.
Про братьев Стаббингтонов, условно Рекса и МаксаОни встречаются месяц спустя, причем дело происходит в придорожной таверне, набитой до отказа, и совершенно непонятно, как получается, что Макс отрывается от супа и одновременно с этим Рекс бросает взгляд вперед и направо. Он стоит секунду, потом идет к столу, не особо старательно лавируя между другими посетителями. Свет бьет Рексу в спину, потом его затеняет какой-то жиртрест, и до Макса доходит, что именно не так, только когда брат садится напротив. Рекс горбится, кладет руки на стол, потом резко выпрямляется и снимает повязку. Вместо левого глаза у него - короткий шрам в кровяной коросте. Макс выплевывает тонкую рыбью кость и говорит:
- Это кто тебя так смачно?
Рекс странно двигает челюстью, прилаживает повязку на место и молчит.
"Раньше бы не молчал, - думает Макс с ощущением, отдаленно напоминающим тревогу. - А и черт с ним".
- Ты как насчет?.. - Рекс фыркает и улыбается. Макс отлавливает в толчее локоть золотушной подавальщицы и говорит, что хорошо бы ей побыстрее принести еще супу, выпить и закусить.
Стихи про носокТихо лежит носок на столе.
Носок полосатый, носок грязноватый,
Носок отвратный лежит на столе.
Перед столом сижу я, и в руках
У меня спица, и ей ковыряю я
Глаз свой незрячий диоприй на пять,
Ведь мама и папа давно ушли спать,
И ноне свободен я ослепиться
Красой незабвенной кончика спицы,
Воткнутой прямо в мой глаз.
Вытечет ли из глазницы яишенкой,
Или же хлынет густая кровь?
Я не узнаю, ведь от шока станет
Зрячее глаза моя незаметная бровь.
Я буду плакать, кричать и молиться,
А бровь будет стойко смотреть внутрь меня.
Не повезло ей с сестрой народиться
При роже моей, щекастой, прыщавой,
Полной следов от улыбок в истериках,
Улыбок бездумных, улыбок зубастых,
Улыбках уродливых и даже опасных
Для всех, кого разжуют по возможности
Мои кариозные желтые зубы.
О, как ладно они вгрызались бы в трупы,
Как славно в щелях застревали бы жилы,
Как складно вопили те, что были б живы
При мне, голодном и сытом, и пьяном,
И радостном, поганом, и мерзком,
И пошлом, и гадостном.
Но лучше всего начать будет с малого,
И вот поднимаю я руку усталую
Со спицею в пальцах зажатою к глазу,
Конечно, снимаю очки, дышу две секунды и резко, и сразу
Вонзаю чрез яблоко спицу прямо в мозги!
Но есть ли они? И какие они?
Быть может, серые, скучные,
Такие тупые и прямодушные?
Быть может, такие склизкие, желтые, гнойные,
И памяти тех, что битою будет их вышибать, недостойные?
Быть может, нейтроны порхают,
Черепную коробку задевая
Неосторожным крылом или усиком,
Суставчатой лапкой? О, придите же те,
Кто при битах, разбейте, размажьте мой череп
По стенке, крошите мой труп в кровавую кашу,
Но только когда я приду к вам во сне,
Вы не бойтесь, вы просто скажите,
Что все-таки вылезло из моей головы:
То ли желе, то ли суфле, то ли орда тараканов проворная,
То ли серая жижа, а то ли блевота.
@темы: гениальные мысли
-
-
03.04.2012 в 17:17Про ГДР: завтрак, стирка, полиглотство я же говорил, что умеешь, а ты не верил
"полиглотство" особенно. ЭТОБЫЛООЧЕНЬКРУТООК.Про песика я не должен был так бурно умиляться этому, но мой организм меня случать не пожелал. Извини :c *бурно умиляется дальше*
-
-
03.04.2012 в 17:54все нравится. Не ленись выкладываться)
-
-
03.04.2012 в 19:06-
-
03.04.2012 в 20:25Я не смогу достигнуть высот Альскандеры с ее слоганом "Водка без пива - деньги на ветер, а водка с пивом - ерш" хD
Не ленись выкладываться)
Не указывай тварцу хD Я должен побороть чувство стыда, прежде чем выкладываться. Сего светлого момента ожидает эпическая серия драббле по "Дому", кстати :3
Mr. Raindrop, да не за что х3
-
-
03.04.2012 в 21:32Тут все свои! Так что жги, жгун Х)
-
-
03.04.2012 в 22:09Вот неправда! Мне тут написал админ хетайлийных обзоров, теперь за моим бложе следят хD
-
-
03.04.2012 в 22:11Гордисьблин.-
-
03.04.2012 в 22:18-
-
03.04.2012 в 22:47-
-
04.04.2012 в 02:56- Не в моих интересах терять союзную республику, так что вернулся и съел все сейчас же. Нравится чувствовать себя подчиненным? Так это приказ. Пруссия садится на место, тянет тарелку к себе
Как это... по-немецки, а. х) Очень нравится весь этот абзац.
Одежды на Гилберте всего ничего: полукомбинезон со спущенными лямками и трусы под ним - гофрированный край высовывается из-под ремня. Кожа на его животе сложилась в две тонкие складки. В отличие от Людвига, Гилберт не был счастливым обладателем кубиков пресса и ничего по этому поводу не чувствовал - свое тело он считал божественным по определению, правда, отъесться бы не мешало, чтобы все видели, какой он богатый сколь многое может себе позволить.
И этот. Я зачитываюсь твоими деталями, и, о боже, живот у Гилберта. По-моему, если он не будет следить за собой, бока у него могут хорошо обвиснуть.
Один же хрен не запомню этих художников, зато картинки посмотрю.
Нет для британского уха ничего ужасней смеси русского и американского акцентов.
Стишок психоделичный.
-
-
04.04.2012 в 16:09Не, мне кажется, Гилбо всегда будет примерно одного размера. То ли дело Людвиг. Может, он усиленно качаться начал, нажив себе пузико и окорочка, как мальчик с тирольских открыток? хD
Стишок психоделичный.
Вязание вообще вдохновляет, если руки не из того места хD
-
-
04.04.2012 в 17:51И теперь это его страшный сон, и он продолжает усиленно качаться, хотя дальше уже некуда? х) Мне нравится.
-
-
04.04.2012 в 21:39Еще бы! Нет, просто представь, какой ужас испытываешь, когда старший брат хвастает тобой перед полуголодной Европой: "Уй какие мы щекастенькие!" хD
-
-
04.04.2012 в 21:43-
-
04.04.2012 в 21:48-
-
04.04.2012 в 21:51Я тебя обожаю
-
-
04.04.2012 в 21:55Спасибо :3 Но в данном конкретном случае есть только монолог и помидорка-Людвиг, уходящий от ответа в подвальный филиал спортзала хD
-
-
04.04.2012 в 22:02-
-
04.04.2012 в 22:17-
-
05.04.2012 в 21:11-
-
05.04.2012 в 21:13-
-
05.04.2012 в 21:40-
-
05.04.2012 в 21:43А эта фраза несет? хD Вообще так может продолжаться до бесконечности, и я никогда не буду до конца уверен хD
Ну ты чо, не засек, что мой Австрия - заносчивый засранец, который всяко не виктимная няшечка? Почто жить-то теперь, господи D8
-
-
05.04.2012 в 21:57-
-
05.04.2012 в 22:05Стоп. Виктимная няшечка - IC? Стопроцентно не верю, такого в каноне не было.
прикармливал перегноем
Прикармливал да забесплатно? Австрия бы никогда!
-
-
05.04.2012 в 22:12Я говорил что-то про няшечку? Оо
Прикармливал да забесплатно? Австрия бы никогда!
Перегноя в стране много, ему после трусов не привыкать делать бесплатную работу. И вообще, ты его не путай с OMP под названием Израиль.
-
-
05.04.2012 в 22:32Слушай, ну трусы-то - разовая акция, а прусская скотина жрет и жрет, перегноя на него не напасешься.
И вообще, ты его не путай с OMP под названием Израиль.
Я и не путаю, Израиль кормит ту же Россию не галимой почвой, а офигенными овощами хD
-
-
05.04.2012 в 22:42"Перегной - коричневое золото Австрии!"
Израиль кормит ту же Россию не галимой почвой, а офигенными овощами хD
О как. Не знал. Теперь знаю.
-
-
05.04.2012 в 22:50Я даже не знаю, хорошо или плохо то, что какое-то говно представляют национальной гордостью хD
Теперь знаю.
Чуу, неужели не пробовал израильской морквы? Ты многое потерял.
-
-
05.04.2012 в 22:54Ну, это философский вопрос...
неужели не пробовал израильской морквы?
Неа. Я даже, признаться, не встречал израильских овощей. Вот всякие там испанские есть... а израильских не видал.